Современные особенности ситуации в Китае и его будущая роль в Евразии. Взгляд «изнутри» и «снаружи».

Осмысление перспектив сотрудничества России с Китаем, как по развитию Приамурья, так и по проекту «Шелковый путь» выросло из цепочки обзоров по гидроэнергетике в бассейне р. Амур, подготовленных порталом «Белая книга. Плотины и развитие». В какой‑то момент стало понятно, что все эти планы преобразования не зависят от того, возникло ли наводнение или кому‑то поручили построить очередную электростанцию. Они связаны с тем, что здесь заворачивается узел взаимоотношений двух разных экономических систем, мучительно пытающихся нащупать путь стратегической кооперации. Для системно обоснованной стратегии развития региона необходимо понимание современных тенденций в развитии Китая, который рассматривается в качестве потенциального источника инвестиций и инициатив.

Истоки Шелкового пути

Большинство российских экспертов не интересуется тем, что творится по ту сторону российско‑китайской границы. В отсутствии спроса на систематическое отображение событий, происходящих внутри Китая, информационные потоки в России сосредоточены на том, что Китай производит и что он потребляет. В результате получается информационный черный ящик – когда видны только входы и выходы, а что там делается внутри не всегда понятно.

Для ликвидации этого информационного перекоса Интерфакс пригласил давно живущего и работающего в Китае эксперта Евгения Симонова (Реки без границ) и следящего из России за китайскими и мировыми инновациями Игоря Шкрадюка (ЦОДП). Коллеги поделились своим видением китайской эволюции (и китайского подхода к ведению дел), а также знаниями об интересах и мотивах развития энергетики Приамурья в контексте развития китайской экономической и политической системы. В обсуждении «политинформации» участвовали В.В.Артюхов и А.С.Мартынов (Эколого‑энергетическое рейтинговое агентство Интерфакс‑ЭРА). Стенограмма расшифрована В.В.Артюховым и литературно обработана А.С.Мартыновым с учетом уточнений и дополнений, сделанных всеми участниками обсуждения.

Аграрная держава

Хотя основные особенности и проблемы развития Китая наиболее выпукло проявились в промышленности, их обзор исторически правильнее начать с сельского хозяйства, длительное время формировавшего «лицо» хозяйственной системы Китая.

За последние 20 лет, в связи с антропогенной деградацией земель, нерациональным производством и климатическими изменениями, Китай вынужденно переместил основной центр производства жизненно важного продовольствия к границе с Россией. Сейчас, как это ни странно, основной центр производства зерна в Китае находится вовсе даже не на благодатном юге и не на Янцзы, но в провинции Хейлунцьзян (и шире – на всей территории бывшей Манчжурии). Там производится зерна больше, чем в любой другой провинции и в любом другом кластере провинций. Современную отчетность надо искать, но к 2009 г. доля региона по статистике уже достигала уровня 11% зерновых.

Это связано не столько с плодородием северных болот, сколько с различиями провинций по экономической и социальной организации. Все революции в Китае не сопровождались изъятием индивидуальных наделов. На юге еще до прихода коммунистов и организации крупных хозяйств, земля была поделена между крестьянами. Даже сейчас здесь крайней сложно организовать эффективное хозяйство потому, что это требует коллективизации, которую произвести нельзя, а естественным образом она идет довольно медленно и в довольно странных формах. Юг и Срединный Китай заселены тысячелетия назад и очень консервативны, а северо‑восток со 150‑летней историей сельхозколонизации – это центр инноваций. Манчжурская династия до времен заключения Айгунского договора запрещала ханьцам пахать наследные земли благородных манчжуров, и тем жестко ограничивала колонизацию северо‑востока. Так что все сельское население здесь пришлое без корней и традиций. Такие люди легче поддаются инновациям. Так Харбинская земледельческая зона характеризуется очень высоким уровнем развития сельского хозяйства с внедрением передовых израильских технологий, освоенных в плотном сотрудничестве с израильскими сельхозведомствами и т.д. Но наибольшие объемы продукции дает Бэй Да Хуан, территории, лежащие к востоку от Харбина.

Радуга над рисом. Равнина Саньцзян.

Бэй Да Хуан – Большая Северная Пустошь. Здесь пространство осваивалось, как наша Целина, где в 1960‑е годы экспедиция биогеографов на ГАЗике утром встречала указатель «Совхоз имени ХХ партсъезда», а вечером после дня пути разбивала лагерь рядом с указателем на границу того же совхоза. На северо‑востоке Китая существуют огромные государственные агропромышленные объединения. Эти «совхозы» в прошлом формировались и управлялись военными, которые организованным порядком после войны выводились из Кореи на ближайшие пустующие земли. Демобилизованные люди были крестьянами, но, как вчерашних солдат, их было легко переучить на коллективный труд. Таким образом, 90% сельскохозяйственных территорий северо‑востока (и лучшие из них) были получены государством за счет государственной же деятельности и не принадлежат частным лицам. И даже если сегодня они уже сданы в пожизненную аренду частным лицам, там значительно легче бороться с явлением крестьянского индивидуализма. А это значит, что выведенные сорта и разработанные технологии многократно легче внедрять. Даже если землей владеет индивидуал, всю технологию ему поставляет совхоз. Благо он сидит в одних и тех же чеках с одними и теми же шлюзами. То есть частный землевладелец, а тем более арендатор, от совхоза зависит сбытом своей продукции и всей технологической цепочкой – семенами, химикатами, водой и всем остальным.

Ранее 20 лет назад высвобождавшееся сельское население в Китае решительно нечем было занять. Поэтому оно вынуждено было мигрировать в другие сельские местности в поисках возможности заниматься земледелием. В Россию эти люди выезжали, потому что они по той же цене получали у нас большее количество земли, которую могли обрабатывать. Для крестьян это очень понятные аргументы. Кончились все стимулы с того момента, когда внутри Китая возможность сдать свой крохотный клочок земли в аренду и пойти в подсобные рабочие на стройку, стала более привлекательной, чем ехать работать в Россию. А случилось это около 2007 года, когда сельскому хозяйству были даны невиданные льготы и предложены стимулы для производства зерно‑бобовых. Это государство спохватилось, что все больше крестьян производит дорогие технические культуры, не обеспечивающие продовольственной безопасности.

Сейчас в прилегающей к Амуру зоне успешно растят сою, кукурузу... и рис. Во‑первых есть реальные и воспринимаемые изменения климата, в результате которого температура в этих краях стала за последние 60 лет на 1.7 градуса теплее, а это очень большая подвижка. А во‑вторых в течение 50 лет решалась задача селекции сортов и отбора технологий, которые максимально подходят к обработке конкретных псевдочерноземов междуречья Амура и Уссури, т.е. с двух сторон Сунгари. Естественно, что эти технологии впрямую применимы что к нашей Еврейской автономной области, что к нашему Приморью, что к тому же Хабаровскому краю просто потому, что они рассчитаны не на какие‑то похожие, а ровно на те же самые природные условия. А это, между прочим, еще столько же пахотных земель к тому, что есть в Амурском бассейне с китайской стороны.

Соевые поля в селе Бейхунцун на Амуре напротив устья р. Амазар (в Забайкальском крае)

Китай объявил о создании пояса трех рек для улучшения и стабилизации сельскохозяйственного водоснабжения в междуречье Амура, Сунгари и Уссури (это аграрный треугольник «Саньцзяр», который вдается к Хабаровску). Здесь ранее орошали подземными водами так интенсивно, что недопустимо уронили их уровни и запасы. Они намерены построить веерный канал, соединяющий главное русло Амура с главным руслом Уссури через главное русло Сунгари – вот такую дугу для улучшения стабильности снабжения территории водой. Предполагается, что в результате экономика получит дополнительно около 5 кубокилометров воды из трансграничных рек. Это по сути своей советская гидромелиорация в стиле Минводхоза СССР периода Полад‑Заде...

Аналогичный упомянутому многофункциональный канал несет воду из Нонни в Сунгари по равнине Суньнэнь

Экологические пределы экономического роста в действии

Для характеристики современных особенностей промышленности Китая начнем с экологических последствий, которые интегрируют все материальные потоки, исходящие от хозяйственных комплексов, и тем самым отражают их общее состояние. В последнее десятилетие в Китае создают множественные стимулы местным производствам модернизироваться или умереть, получив компенсацию достаточную для ухода в иной менее грязный бизнес (в сектор услуг, например). Эти изменения происходят не на уровне отдельных бизнесов, а на уровне систематического воздействия на промышленные кластеры, или на районы. В стране появилась (а значит востребована) огромная литература по этой тематике, но многое делается экспериментальным путем – где‑то получается, где‑то не получается.

В северо‑восточном Китае только что прошла десятилетняя программа модернизации, которая называлась «возрождение промышленных баз Северо‑востока». Это никоим образом не специфика Китая в целом, это была специфика северо‑восточного Китая, у нее понятные корни. С помощью большого советского брата выстроили к 1960 году в прилегающих к России провинциях огромную передовую промышленную империю, а потом после Даманского она оказалась в полной изоляции от материнских советских отраслей, способных помочь с модернизацией. В годы реформ Ден Сяопина все это продолжало устаревать и смердить, так как дешево модернизировать это за счет дружбы с Японией и Западом не удалось. Если в других частях страны пошел в рост частный бизнес, то тут до 2005 года абсолютно превалировали крупные социалистические госпредприятия. К началу века возникла острая необходимость кардинально реформировать этот уникальный, но уже попахивающий тленом, остров советского социализма во что‑то современное.

Опираясь на организационные возможности, которые предоставляют достаточно крупные предприятия, государство в районе с 2003‑05‑07 годов 10 лет целенаправленно вкладывалось, чтобы там была современная инфраструктура и, что важнее, современный менеджмент. У них был мощный модернизационный рывок, в результате которого драконовской рукой было закрыто все неэффективное. Это была огромная программа с созданием, например, нового промышленного пояса Харбин‑Дацин‑Цицикар, где новые современные производства размещались в полосе земель в междуречье Нонни и Сунгари, засоленных и опустыненных в результате социалистического хозяйствования.

Сейчас возрожденные базы Северо‑востока на порядок более энергоэффективны, чем предыдущие существовавшие остатки социалистического наследия. Там построили сети, там провели попутный газ во все города, и много чего еще сделали. Хотя изначально программа возрождения была скорее природно‑ресурсной, чем экологической, ей очень помог катастрофический выброс загрязнений в Сунгари в 2005 году при взрыве химзавода в провинции Цзилинь. Именно с этого эпизода началась общекитайская кампания за экологизацию промышленности и защиту от загрязнений. А так как тогда отравление было усугублено наглым враньем и замалчиванием масштабов бедствия местными властями, то и национальная кампания по открытости экологической информации началась тогда же.

За прошедшее после цилиньской катастрофы десятилетие в Китае реки почистили очень серьезно, причем быстро чистят. Сегодня по всем китайским отчетам красной нитью проходят заявления, что они придавили муниципальные и промышленные сбросы на реке Сунгари и началось массированное восстановление всего и вся в этой реке. Это же официально и неформально подтверждают их российские визави – как чиновники, так и ученые. Конечно какая‑то часть «снижения загрязнений» это просто результат того что засуха в бассейне Амура сменилась около 2010 года многоводным периодом и грязь сильнее разбавляется. Но многие приводимые свидетельства только этим не объяснишь. Очень хочется в ближайшие 2 года найти специально время, чтобы съездить и посмотреть с гидробиологической точки зрения. Индикатором также может быть возврат на Сунгари рыбаков, которые 10 лет назад мигрировали на Амур – потому что рыба из Сунгари пахла.

Точно так же по‑военному прямолинейно в Китае поступили и с лесным хозяйством, включая советские леспромхозы, сохраненные с 50‑х годов, а то и созданные японцами лесные базы времен Манчжоу‑го. Практически сказали, что такой лесной промышленности, которая массово производит древесину, на северо‑востоке не будет! Ибо истощенные леса утрачивают важнейшие экосистемные регулирующие функции, важные для национальной безопасности. Это была революция сверху невиданных масштабов. В лесных поселках фактически начала действовать политика выдавливания людей в сельскохозяйственные зоны, потому что в лесах людям делать нечего. Это государственная политика в регионе, где 70% лесных территорий. В лесах вся жизнь управлялась не нормальными правительствами, а лесопромхозами, которые одновременно были и местной властью. Теперь это территория с запретом рубок, обеспечивающая экологическое развитие и экологические функции. Основной доход здесь уже получают от недревесных продуктов леса, туризма, сферы услуг, производства мебели и огромных погектарных субсидий на охрану естественных лесов. Не признается официально, но реальным бичом лесных территорий стала самочинная распашка долин малых и средних рек бывшими рабочими лесной отрасли.

Жители Мохэ (Хэйлунцзян) живут грибами, ягодами и субсидиями на поддержание экологических функций леса

Здесь можно вспомнить, что на Западе дефицит жизнеобеспечивающих ресурсов в 1990‑е – начале 2000‑х вызвал расцвет теоретизирования и попыток включения в экономическую повседневность рыночных инструментов построения отношений вокруг «экосистемных услуг». В последние 10 лет эти инструменты буксуют практически во всем мире, кроме Китая, где понятие экосистемных услуг в чести. Есть специальные нормативные акты, описывающие шесть основных учитываемых типов услуг и их разновидности. Экосистемные функции территории являются одним из главных критериев её многоуровневого зонирования. Страна заглянула за ту грань, где пренебрежение экосистемными функциями природной среды чревато стремительным падением качества жизни за пределы допустимого. Китай последние три года живет за этой гранью и совершенно сознательно принялся отыгрывать назад в достаточно печальных условиях. В этом Пекине, когда его накрывает смог, всё предельно ясно: дальше – путь в никуда...

Управляемая энергетическая революция

Ключевые процессы в китайской промышленности завязаны на тенденции в энергетике, где 70% первичного топлива это уголь. Китай ждет структурная перестройка энергогенерации. Они ставят задачу от угля уйти, они будут авральным способом замещать угольную генерацию в крупных городах. За прошлый год по сравнению с 2013 потребление угля – в минусе, мазут – в минусе, газ – в плюсе процентов 6 или 7, гидроэнергетика – плюс 15%, ветряки – плюс 15%, атом – плюс 15%. В самом Китае углеводородные источники будут расти только на далеких диких окраинах – просто потому что есть определенная инерция (их стали строить 2‑3 года назад). Это касается Внутренней Монголии, Синь‑Цьзяна, Гансу, в какой‑то степени Шанси – всего, скажем северо‑запада. Что касается востока, углеводородного там ничего, скорее всего, развиваться не будет, если не внедрят каких‑то принципиально новых, незагрязняющих технологий.

Пока российские электроэнергетики закладываются на экспорт в Китай, на противоположной стороне Амура, где эту энергию они предполагают сбывать, сжимается спрос на энергию «любой ценой». Для внутреннего производителя в Китае критична цена экологическая, а для импорта – цена денежная. Китайские переговорщики будут, как фокстерьеры, вцепляться в ту цену, которую им определит руководство. Заявят, что купят электроэнергию у России, но только дешевле чем по рублю – по полтиннику купят, по 10 копеек... Насыщение спроса в масштабах Китая еще не наступило, но оно наступит в ближайшую декаду, хотя энергетики всегда будут утверждать что‑то другое.

Не менее 7 лет назад этот процесс был уже очевидной тенденцией. Многое уже было предрешено. На круглом столе по Шелковому пути 31 июля 2015 г. профессор Чжан Цзянпин из института при Комитете по развитию реформ горестно перечислял, на сколько процентов упало (и видимо более не поднимется) потребление всех основных сырьевых и энергетических ресурсов в Китае. Он просил общественность, удивленную такими откровениями, не обольщаться и считать, что построенная на Шелковом пути добывающая промышленность будет питать потребности остального мира. Откуда мир будет черпать эти потребности, не уточнялось.

На данный момент северо‑восточный Китай близок к энергетическому гомеостазу. Единственным энергетическим сектором, который заметно развивался в северо‑восточном Китае, была ветровая энергетика, все остальное стагнировало. И это при том, что буквально 2 года назад половина китайских ветряков не были элементарно подключены к сети. Там были гигантские госсубсидии на строительство ветряков, но, чтобы их подключить к сети, нужны еще и мозги. Мозги подтянули (что‑то купили, кого‑то подучили) и процесс включения в сети ветряков стремительно пошел. После того, как северо‑восточный Китай развил свое региональное сетевое хозяйство, его собственные потребности в дополнительных мощностях резко уменьшились.

40 километров ветряков в бурьянах. Большой Хинган, уезд Неньцзян провинции Хэйлунцзян

Большую роль в стабилизации параметров сети, осложненных нестабильностью генерации мощности большим числом ветряков, сыграли гидроаккумулирующие станции. Планы строительства ГАЭС в северо‑восточном Китае 5 лет назад превышали планы по развитию ГЭС в 10 раз. По строительству гидроаккумуляция не дешевле ГЭС, но не требует таких затоплений земли, что для Китая вопрос вопросов.

Развивается, и дальше будет развиваться, передача энергии из более избыточных районов. Под промышленную эксплуатацию ставятся 2000‑3000‑километровые линии постоянного тока в центральный Китай (собственно в район Пекина и Шанхая) от работающих в бассейне верхней Янцзы, в верховья Меконга, Салуина и Брахмапутры мощных ГЭС. Однако крупная гидроэнергетика непосредственно на территории Китая быстро себя исчерпывает, из‑за дефицита плодородной и доступной для орошения земли речных долин, существенных сейсмических рисков и постепенного исчерпания эффективных для строительства створов.

Возникла проблема, куда сбыть строительную индустрию, в том числе и сложные консорциумы по созданию ГЭС, потому, что в самом Китае уже явный избыток фирм, способных строить плотины. Сложилась самоцель экспортировать эту индустрию в другие страны просто для того, чтобы эти фирмы жили, зарабатывали деньги, наращивали мощь и т.д. Они уже строят примерно 400 крупных плотин по миру (это на позапрошлый год) и естественно хотят строить еще больше. Однако, в связи с желанием выглядеть экологически более благостно те же «Три Ущелья» честно признают, что им уже за глаза хватит гидроэнергетики, и они с удовольствием вкладываются в солнце и ветер (летом 2015 введено две станции суммарной мощностью 150 МВт), Причем руководство кампании заявляет, что готово вкладываться в т.ч. и за рубежом, там, где к этим видам генерации подведены надежные сети.

Иероглиф «Хэсие» (гармоничное развитие) на визитках парторгов

Чтобы перейти к описанию мотивов и политических обстоятельств крупнейшей внешней инициативы Китая – проекта «Шелковый путь» надо хотя бы крупными мазками или наглядными примерами обрисовать особенности системы власти и проведения линии правящей КПК в жизнь. Какова теперешняя китайская цивилизация?

Все знают выражение «китайские церемонии». Чтобы приять решение в Китае, это нужно столько интересов правильным образом состыковать, это такое собирание паззла для любого управленца, что сколько русский человек ни пытается понять, он просто никогда не поймет. Более 10 лет назад руководство государственного комитета по охране окружающей среды, тогда еще не Министерства, вместе с Государственным советом и соответствующими ведомствами предлагало принять закон об охраняемых природных территориях на месте древнего положения о природных резерватах. Сейчас, в 2015 году, проведя тысячи межведомственных совещаний, они подробно рассказывают какие сложности у них остались перед тем, как первый полный черновик закона будет выдан на согласование ведомств.

В то же время существует множество очень разных механизмов делегирования властных полномочий. Причем они развиты гибко. Более того, сегодня, когда центральное руководство обозначило переход к системным трансформациям, у местных элит укрепилось представление, что места зажимают и им недостаточно самостоятельности в решениях. Чтобы оценить степень самостоятельности политического руководства провинций достаточно сказать, что за взаимоотношения с 4‑мя дальневосточными субъектами Российской Федерации де‑факто отвечает провинция Хейлунцзян. Она назначена старшей (смотрящей) по большинству вопросов за пределами узкого круга каких‑то очень специальных национального уровня проектов типа газовых и нефтяных труб. Во всех остальных вопросах – обрабатывать или нет соседние пустующие земли, строить ли там ЦБК, засылать ли туда рабочих на лесозаготовки – десятки и сотни других проблем, это вопросы, решаемые в провинции, про которые в Пекине к счастью своему узнают лишь из отчетности.

При этом вполне европейский принцип субсидиарности крайне развит в Китае. Собирая большие налоги, центральное правительство обладает большими ресурсами для инвестиций. Тем не менее, эти инвестиции никто не вложит, если 30‑40‑50‑80% не будет вложено другими акторами, которые находятся на местах. И система принятия решений так же устроена.

В Китае не существует федеральных ведомств, хозяйствующих на местах. Есть отдельные исключения, которые только подчеркивают правило: описанные ранее военные национальные совхозы и национальные лесхозы существуют параллельно с местными. На 99% все остальное, кроме армии, местное. Полиция местная, промышленность местная, транспорт местный, реки, если они находятся на территории провинции, местные. И это значит, что они реально управляются местными органами водного хозяйства, которые в административном плане являются частью местного правительства и только в части «научно‑технического и нормативного обеспечения функций» подчинены Минводхозу.

Дичайшая история в префектуре Силингол (Внутренняя Монголия), где для развития угольных копей хотят взять верховья Халхин‑Гола и еще 3 речки, сунгарийского бассейна, и повернуть их в Силингол, в котором никаких речек уже нет. Все эти реки относятся к Внутренней Монголии, поэтому центральное китайское водное министерство имеет огромные сложности с пресечением этого небогоугодного, незаконного водооотвода. Они могут только рекомендовать, но запретить не могут, хотя речка международная. Это крайность, которая лишь отражает, что Китай де‑факто весьма децентрализованное государство.

Чрезмерных полномочий управлять всем этим хозяйством у «китайской федерации» нет, а есть полномочия мудро направлять это в рамках отпущенных министерствам полномочий, а также контролировать деятельность. Генеральная линия ЦК КПК доводится разными способами. Китайский народ стонет от некоторых способов доведения, но занимаются этим партийные органы. Они для этого собственно и есть, чтобы политика, проводимая правительством, была всем понятна, и все чувствовали себя включенными.

Инструктаж

«Инструкторы райкомов», которых в России благополучно отправили в небытие, пока еще есть, но постепенно, при росте эффективности управления системой, отмирают. Все чаще в небольших организациях‑компаниях просто сдваивают должности. Вот прекрасный пример – лесхоз в Тайпингоу (малый Хинган на берегу Амура). Местный дядька, классический парторг, антиамериканист, браконьер, ездящий под русский берег потому, что там рыба жирнее, владеющий самым крупным рестораном в этой деревне. В результате выдавливания людей из лесу там сложился кадровый голод и в какой‑то момент, когда посадили прежнего директора, новым директором поставили парторга, не освобождая от партийной должности. Это очень обычный случай: – «чтобы под ногами не мешались», благо они всегда очень связаны.

А в крупных компаниях не сдваивают, т.к. там на это есть естественная штатная должность, да и большой начальник лишним не бывает. В Экспортно‑импортном банке Китая есть парторг – председатель совета, а есть управляющий президент банка. Надо внимательно смотреть иероглиф на визитке, иначе можно перепутать главного парторга с президентом.

Есть субъективное ощущение, что в Китае с приходом Си Цзинь Пина совпал системный сдвиг. В терминах теоретической модели развития экстенсивный этап эволюции Китая как серединной империи, исчерпан и начался переход к интенсивной ветви эволюции. Об этом свидетельствуют все информационные обзоры, на трех языках. По всем англо‑русско‑китайским обзорам (экономическим, экологическим и культурным) получается, что многовековой изоляционизм, составляющий чуть ли не основу китайской культуры, перестал отвечать интересам Китая как общественной системы. На протяжении последних двух столетий наблюдаются разнообразные попытки преобразования этой системы таким образом, чтобы она, вобрав в себя все эффективное, что есть в существующей (мировой) системе, все же не стала подчиненной системе Западного мира.

Причем в культурологическом аспекте у Китая есть для этого огромный потенциал. Приходящие извне вещи, во внутреннем закрытом Китае, проходят серьезную обработку и отбор, прежде чем становятся безопасными для употребления в авторитарной китайской системе. Таким способом идет «китаизация», благодаря которой Китай уже вобрал огромное количество культурных, экономических и всяких других инструментов. Но еще более значительная часть этих инструментов, хотя удобна в обращении и вошла в обиход, но остается в недопереваренном состоянии, в виде множества общественно‑экономических полуфабрикатов. Дело в том, что на таких скоростях, как в последние годы, традиционная китаизация не поспевает за жизнью. Поэтому для значительной части новаций, потенциально полезных для такой огромной системы, нужно время. В течение этого времени недопереваренные инструменты, как в карантине, могут массированно использовать, но вовне или на периферии собственно внутренней жизни Китая.

Одновременно с этим в последние 4‑5 лет стало понятно, что дефицитом в Китае являются не ресурсы, которые довольно легко привлекаются извне, а приемлемая для жизни социально‑экологическая среда, которая позволяет поддерживать общественное согласие – гармонию... Два иероглифа «хэсие» – гармоничное, сообразное, уравновешенное... Еще с прошлого этапа правления гармония стала, по сути, основным политическим иероглифом. Типичным примером «хэсие» (и попыткой китаизации) на предыдущем этапе был провозглашенный тезис о триединоначалии китайского общества, полностью включающий крупный капитал в ряды легитимных строителей коммунизма.

Си Цзинь Пин настроен на более решительную трансформацию, чем традиционными темпами идущая китаизация западных ценностей. Новое руководство, по всей видимости, понимает, что традиционный процесс не сработает так быстро, как надо. Поэтому идет на куда более радикальные малопопулярные меры, подталкивающие системные изменения, но при этом сужающие пространство для реального самовыражения.

Примером системного подкручивания гаек стала «теория экологической цивилизации», которую разрабатывали аж 15 лет, еще в прошлые правления. При новом лидере этот обычный коммунистический лозунг достаточно быстро превратили во всеобъемлющий свод конкретных поправок в существующие социально‑экономические, образовательные, культурные и любые другие задачи государственной политики по 30 направлениям. Главная идея реформы – внедрение экологических ценностей и задач во все аспекты развития общества и воспитания людей. «Позиция ЦК КПК и Госсовета КНР об ускорении строительства экологической цивилизации» предлагает 10 жестких мер по созданию системы экологической ответственности и новых природоохранных стандартов. Они касаются энергоэффективности, ресурсосберегающих технологий, безотходных производств, экологического зонирования территорий, назначения пределов допустимой нагрузки на природные объекты, внесения экологических критериев в систему аттестации госслужащих всех уровней и т.д.

Такой решительный подход позволяет надеяться на переход китайской цивилизации от экстенсивного «грязного» роста в боле равновесное со средой своего обитания состояние, которое позволит ей более циклично использовать ресурсы, дышать чистым воздухом, установить более приемлемую систему отношений, в том числе между людьми через ресурсы. Чтобы использование ресурсов одними китайцами не приводило к ущемлению интересов других китайцев.

Последняя отдушина экстенсивного развития

По мнению экономистов, в Китае слишком много инвестиций и слишком много мощностей для строительства. Эту гигантскую инфраструктуру, разросшуюся в предыдущие 15 лет, пытаются системным образом вывести вовне, чтобы Китай сам себя не сжирал, а продолжал получать эффективный выхлоп при экспорте старой системы развития. Конечно на начальном этапе Шелковый путь – это идея не только о том, как капитал туда вывести, но и про то, чтобы вывезти туда большое количество обученных рабочих, которых уже нельзя применить на своей стороне. Все эти палаточные капроновые лагеря, их куда‑то хочется переместить потому, что у себя все построено – социализм полностью выстроен. И вот с этой точки зрения сейчас естественно активно снимаются преграды к тому, чтобы это происходило в России – уже есть несколько соглашений, которые кто‑то может трактовать, как желтую угрозу, а другие считают шансом форсировать установление хоть каких‑то нормальных отношений с соседом. Сейчас российская граница – самая спокойная часть китайской границы. По всем остальным границам Китая проходят солидные куски больших дуг нестабильности, так любимых политологами.

Характерно, что на Дальний Восток сейчас прибывают китайцы в рамках прихождения каких‑то корпоративных структур со своей рабочей силой. А вот китайцы, которые делали что‑то совсем сами, они нашли себе другое применение где‑то еще. Возможно, просто упала доля самозанятых в т.ч. и внутри Китая, но часто цитируется мнение, что в России китайцам работать тяжелее, чем в Африке... Негостеприимность России с отсутствием инфраструктуры, китайской торговли, китайского питания и сформировала понятие «тяжелее работать», включая не климат как таковой, а именно отсутствие удобной китайцам социальной среды.

Строительство водохранилища и Амазарского целлюлозного завода корпорацией СинБан занимает 400 китайских работников. Китайских индивидуальных предпринимателей в Могочинском районе Забайкальского края нет. 2013

Обратное – также как никогда верно. Китай не самая простая среда для экспансии русских. За 2013‑2015 год из Китая выехало множество из 500 000 россиян, живших, трудившихся и учившихся на 2013 год в Китае, в первую очередь те, кто вел независимый собственный бизнес, связанный с Россией. Старые связи не выдержали рублевого перекоса, спрос на китайские продукты производства и услуги упал, а быстрой наработки новых связей, эксплуатирующих слабости рубля и компенсирующих неопределенности ближайшего будущего, не произошло.

По субъективному (Западному) восприятию проекта «Шелковый путь», он должен решить проблему «компенсации», что позволит продолжить получение выгод от старых технологий развития, но освободит от их тлетворного влияния саму территорию Китая. Так как обеспеченность инфраструктурой и энерговооруженность Китая много выше чем у соседей, то и они видят несомненные краткосрочные выгоды в таком развороте китайской экономики. Китай начал массово экспортировать не столько товары, сколько инвестиции в их производство и сопутствующую инфраструктуру.

Но «западное» восприятие Шелкового пути – это только одна проекция. Любая китайская действительность прелестна своей многоплановостью. Для одного и того же явления у китайцев совершенно естественно существует врожденная способность использовать семь объяснений. Так, например, экологическое описание этого процесса в терминах охраны среды, комплементарно сходится с описанием с точки зрения макроэкономических процессов или геополитики.

Шелковый путь: мобилизация стратегического преимущества – китайской коммуникабельности

Первоначально, в рамках компенсационного понимания, казалось, что Шелковый путь – блеф, потому, что сколько бы ресурсов в Китае не было, этих ресурсов на такую махину никогда не хватит. Но позже стало ясно, что Шелковый путь может работать как мобилизационная система, снежный ком, который каким‑то образом либо привлекает новые ресурсы, либо увеличивает эффективность процессов. Тогда всё новые и новые порции ресурсов от инициатора проекта в какой‑то момент уже не потребуются, и он заработает за счет вовлечения ресурсов других игроков, в том числе до сих пор недоиспользуемых. Но есть еще возможность задействовать производство ценностей нового типа – нематериальных в самой своей основе.

Последние 3 года насыщение рынка материальных продуктов больно бьет по традиционной экономике, в частности ясно насытился спекулятивный строительный рынок. Сейчас обеспеченность китайцев жильем лучше, чем европейцев, им больше не надо. В Китае уже производится каждый четвертый автомобиль в мире – при том, что Китай – это примерно и четвертая часть населения. Что возить по Шелковым путям, когда мир насытился вещами? Производство информации и средств работы с ней (раньше тиражей книг, потом радиоприемников и ТВ, еще позже компьютеров и гаджетов, а завтра речевых переводчиков, навигаторов по интересам всех людей мира…) не насыщается! Внучка, научившая бабушку на другом конце страны разговаривать по бесплатному Скайпу несколько часов в день, производит нематериальную ценность, которую мерить не умеют и в статистике не отражают.

Чтобы успешно конкурировать в этой системе, тем, кто не успел насытиться материально, придется перескакивать на информационную стадию, не закончив делать для себя должное число автомобилей, квадратных метров жилья и т.д. Ведь чтобы произвести то, что купят ушедшие вперед страны, нужны люди с такой же, как в этих странах или более высокой интенсивностью коммуникаций. Такую «рабочую силу» получить невозможно без нарастающего информационно‑культурного обмена, включая профессоров, студентов, разговоры внучек с бабушками и «всех со всеми».

Главным конкурентным преимуществом вновь станет невероятная коммуникативность китайцев, позволявшая еще в средние века в считанные поколения распространять по всему Китаю изобретения, сделанные в какой‑то его части. Сейчас, когда конечные продукты и средства их создания стремительно уменьшились в масштабе (вплоть до микро, нано) или вообще нематериальны, массовый китайский бизнес в основном мелкий (19 человек в среднем в компании) получит возможность стремительного распространения инноваций.

Шелковый путь предполагается как система взаимоотношений Китая и Евразии, средством производства и продуктом которых станут коммуникативные инструменты. Инфраструктура – лишь подспорье. Так как система современных взаимоотношений в первую очередь строится на торговле, обмене капиталом, логистике транзитных потоков, естественно, что транспортная инфраструктура будет важным условием развития. Везде, где подразумеваются эти взаимоотношения, материальная транспортно‑логистическая инфраструктура будет совершенствоваться с участием в первую очередь бизнеса страны, на территории которой она находится. Просто транспортные коридоры мало что дадут, если не развивать эту мягкую инфраструктуру – умение работать с идеологическими и коммуникационными процессами и продуктами.

Поиски взаимности с соседями

Вот тут есть очень важное наблюдение. Шелковый путь естественным образом ориентирован на прямых и ближайших соседей, которые в силу вполне исторически и демографически обусловленных ограничений и опасений, до последнего времени привлекали не самый большой объем китайских инвестиций. Из официальных документов следует, что в своих соседей по Евразийскому континенту вместе с севером Африки Китай вкладывает только 27% своих зарубежных инвестиций, а остальные 75% они в Африке, в Америках и в Австралии. На фоне исторически обусловленной взаимной осторожности задуманный сейчас ход, пытается помирить Китай со своими соседями на новой взаимной основе. При этом долгосрочных поводов опасаться Китая у соседей сейчас ничуть не меньше, а скорее больше, чем веком ранее.

Харбин уже побывал полигоном для интеграции век назад

В новых отношениях с соседями Китай, может быть уже естественно старшим, но отчаянно пытается себя не навязывать, насколько Китай вообще может себя не навязывать... Это культура очень самоцентрична, и им это очень сложно – сотрудничать на равноправной основе. Трагикомичны ситуации, когда уже обращенные в новую идеологию чиновники пытаются убедить еще не обращенных лидеров китайского(!!) гражданского общества, что Шелковый путь есть путь совместного творчества с желающими этого окружающими странами(!) и посему требует совершенно иных подходов, чем все предыдущие китайские зарубежные инвестиции в рамках политики «выходы вовне». Гражданское общество честно сомневается, что такое возможно в рамках китайской культуры...

Демонстративное желание «не навязывать себя» имеет поистине шизофренический характер – с одной стороны мы с вами вместе будем строить китайский Шелковый путь, а с другой стороны, ребята, это и ваш Шелковый путь. Почувствуйте его как своё. Вот это «официальное» приглашение содержит очень интересную возможность для всех остальных игроков, которые пока как «шелковые» говорят: «да‑да, нам это выгодно..., хорошо…, действуйте...». А Китай, возможно, не это имел в виду и не этого ждет. Сейчас самое большое, что отсутствует на «шелковом пути» – это внятная обратная реакция с собственным интересом. Самое время игрокам встать и сказать, причем публично: – да, мы чувствуем Шелковый путь как своё дело и рулить будем вот сюда. После этого можно следить за реакцией Китая. Тех, кто заявит такую позицию, скорее всего, возьмут в долю или хотя бы привлекут к созданию правил игры, которые пока совершенно неясны и самому Китаю. Да, Китай в принципе не знает, чем закончится и какие конечные формы примет эта инициатива, рассматривая ее как предложение к сотрудничеству.

Дело в том, что в проекте Шелкового пути складываются несколько разных весьма противоречивых тенденций и политических императивов:

стать доминирующей интеграционной силой в Евразии максимально приемлемым для соседей путем;
создать современную инфраструктуру для экономического сотрудничества с Европой;
убрать из Китая устаревшие технологические цепочки, разрушающие среду;
занять за границей высвобождающуюся по мере замедления роста рабочую силу;
получить за рубежом «второй урожай» с устаревших гигантских госкомпаний и иного бизнеса, деятельность которого внутри Китая по старым схемам более невозможна;
построить для себя «экологическую цивилизацию»;
и др...

Китай хочет снять противоречия, явно существующие между этими задачами, но ему не хватает собственных интеллектуальных и организационных ресурсов. Организационная культура китайцев пока не настолько универсальна (или не настолько разнообразна) чтобы китайский бизнес мог работать везде. Поэтому он изо всех сил изучает, как делать дела по‑китайски – в условиях самых разных стран и культур, не только на уровне торговли и финансирования проектов, но и на уровне работы со сложными техническими и экономическими системами.

В точном соответствии с китайским видением семи граней одного явления строительство Шелкового пути не сводится к возведению мостов и портовых терминалов. Это создание партнерских отношений на широком пространстве Евразийского континента, где есть много культурных нюансов, которые надо суметь понять и освоить. Тех, кто поможет Китаю освоить эти культурные нюансы, будут втягивать в партнерство со страшной силой вместе со всем тем, что для этого нужно.

С грустной улыбкой авгура профессор Чжан Цзянпин из института при Комитете по развитию и реформам поведал на встрече 31 июля, что, получив неадекватную реакцию аудитории, Госсовет в прошлом месяце в третий раз поменял название «Шелковой» инициативы. Вместо «один путь‑один пояс» в названии фигурируют «пути и пояса» сотрудничества. На китайском, где нет множественного числа, изменение звучит не очень резко. Сделано это чтобы не оставить сомнений – ни один из чающих попасть в объятья соседей не будет недолюблен, но и ни одного сомневающегося принуждать к сожительству не будут (культурологический перевод Евгения Симонова).

Если просматривать коммюнике переговоров, касавшихся Шелкового пути, то пока большая их часть касается конкретных проектов, сосредоточена на частностях, а не на политических правилах игры. Только Россия устами В.В. Путина заявила: «вот тут у нас Евразийский союз, пожалуйста, подвинтите одно к другому». Да еще монгольский Элбегдорж прицепил к нему свой «Степной шлях» – транзит всего из России в Китай через Монголию.

Китай, в том числе из‑за дефицита мотивированной обратной реакции партнеров, 28 марта опубликовал свое предложение о правилах партнерства на 20 страницах на 11 языках. Такой открытости в китайской внешней политике и припомнить‑то невозможно. При этом есть большая гарантия, что все, что здесь написано, так или иначе имеется в виду хотя бы какими‑то китайскими ведомствами из тех трех, что составляли документ «Прекрасные перспективы и практические действия по совместному созданию экономического пояса Шелкового пути и Морского Шелкового пути XXI века».

Одна из очень важных особенностей этого Шелкового пути в Европу заключается в том, что он направлен по линии наибольшего выигрыша. Для воссоединения Евразийского континента китайское руководство старается не ходить дорогами, где сопротивление серьезное. Ну создали США сложности Китаю в Тихоокеанском бассейне – туда без приглашения не пойдем. Цена успеха слишком высока. Реально стоит задача создания дополнительных инструментов международного порядка, уравновешивающих и комплементарных всему Бреттон‑Вудскому механизму, сколько его накручено по сегодняшний день. Механизмы партнерства в рамках Шелкового пути должны быть лучше, потому что иначе они проиграют. Никто прямо не говорит сейчас о конкуренции с Бреттон‑Вудом, но ясно написано, что на Шелковом пути будут отрабатываться механизмы мирового менеджмента, которые надо делать всем вместе, потому, что по многим параметрам имеющихся механизмов действительно не хватает.

Наш Шелковый путь: «Зеленый или проиграем!»

По всей видимости, Китай рассчитывает, что со всеми многочисленными участниками процесса создания Шелкового пути договариваться будут разными способами и на разных условиях... Одновременно с этим жутко интересно, где в этих договоренностях будут общие знаменатели. Экологическая ответственность обязана быть институтом именно на Шелковом пути в целом, а не в порядке отдельных договоренностей между странами.

На российском Дальнем Востоке ничтожно мало прецедентов взаимодействия с Китаем на уровне, сколь‑нибудь похожем на зачатки интенсивного развития. Может быть взаимоотношения между сельскохозяйственными институтами Амурской области и провинции Хейлунзян по поводу новых адаптированных систем соевого хозяйства. Все остальное выглядит как тяжелая патология. В том смысле, что оно хуже того, что предлагается в Китае и хуже того, что китайцы предлагают другим странам. Им надо было решать свою проблему, когда закрывали грязные производства северо‑востока Китая, и к нам компенсаторно через границу приволокли массу всякой дряни, как материальной, так и организационной. В основном это было в лесном секторе, но и остальным секторам тоже досталось... Больше нам такого «Шелкового пути» не надо.

Экспорт сибирского кругляка в Китай через Монголию. Кяхтинский переход – часть древнего «Чайного пути» – теперь включен в состав пути Шелкового

Министерство экологии Китая в подготовке документа «Прекрасные перспективы Шелкового пути…» не участвовало, поэтому не причастно к отсутствию в нем системности. Китайские экологи, в отличие от экономистов – системщики (впрочем, как и в России). Они чувствуют провал, кусают локти и говорят, что нельзя это было сразу написать. Поэтому вполне можно ожидать, что Министерство экологии будет дописывать к этому произведению специальную экологическую политику, потому что без нее и без общественного участия эта штука не поедет. Беда в том, что по бюрократической процедуре китайские экологи ждут, когда им спустят соответствующее задание. Они всё говорят: – «когда это спустят, тогда и поплывем», но адрес того, кто должен спустить (точнее поставить) задачу, пока не ясен.

Заместитель генерального директора Комиссии регулирования банков Е Яньфей, известный как крестный отец «Руководства по зеленому кредитованию» – самого конкретного норматива в мировой(!) банковской сфере, также констатировал отсутствие единственного центра выработки механизмов социально‑экологической ответственности для всех 8 банков и фондов финансирующих Шелковый путь. Программой этого проекта руководит специальный отдел в Комитете по развитию и реформам КНР. В части нефинансовой ответственности за крупными банками надзирает Комиссия регулирования Банков, за субъектами внешнеэкономической деятельности – Министерство коммерции (MOFCOM), за выдаваемыми на проекты займами также наблюдает Минэкологии (в котором есть руководство по проектам за рубежом), ну и на разруливании конфликтов стоит МИД. В сухом остатке – в целом на Шелковом пути нет вагоновожатого по вопросам социально‑экологической ответственности.

На уже упомянутом круглом столе в Пекине 31 июля в зале, собравшем совершенно разных чиновников, ученых, общественников и людей в штатском, все совершенно единообразно понимали императив «позеленения» Шелкового пути: «Зеленый или проиграем». Заявление о желании России видеть Шелковый путь не только как реакцию на кризис, но и как возможность зеленого развития для зала было самоочевидным. Но конкретного плана озеленения этого глобального проекта никто не видел, это значит, что его нет пока в природе. Поэтому постановку задачи системной экологизации Шелкового пути, возможно, стоит инициировать извне, например, из России.

Для того чтобы Путь был шелковым, необходимо, чтобы в целом он имел признанный инструментарий ответственности и верификации участников, которые бы способствовали строительству новой зеленой (социально благостной и главное более эффективной) системы глобального менеджмента. Каждый из 9‑ти финансовых инструментов Шелкового пути должен иметь свою систему экологической и социальной ответственности. Совершенно принципиально, что на «Шелковом пути» фору должно получать нечто, обращенное в зеленое будущее. Не позеленение того, что требуется безусловно позеленить, не модернизация старого, а проактивное создание принципиально нового, экологически и социально сбалансированного с выгодами и экономической результативностью.

Проведя первичную инвентаризацию уже известных и применяемых китайским бизнесом механизмов экологизации производства и требований к проектному финансированию, Россия может предложить Китаю совместную работу по развитию этого набора инструментов. При этом самому российскому бизнесу все доктора прописывают применение стратегической экологической оценки, зеленого кредитования, нефинансовой отчетности, учета экосистемных услуг, бенчмаркинга энерго‑ресурсоёмкости производства, рейтингов экологической эффективности и устойчивого развития. Рейтинги эколого‑энергетической эффективности, как система информирования партнеров друг о друге, должны быть взаимны. Выходящие наружу китайские фирмы должны иметь определенные рейтинги и по понятной, не обязательно одинаковой, но комплементарной системе; эти рейтинги должны иметь структуры, которые будут с китайцами общаться в странах – реципиентах.

Глобальная инициатива по рейтингам устойчивого развития (GISR) ставит целью создать кредитные рейтинги, основанные на нефинансовых показателях, уже к 2020 году. Если Россия и Китай упустят момент для продвижения своих интересов на ранней стадии разработки методик и стандартов, то они в очередной раз будут навязаны им извне. Надо входить в партнерство с китайскими рейтинговыми агентствами, поскольку вовлеченность большой тройки в санкционные действия поколебали доверие к их независимости и неангажированности, что открыло редкое окно возможностей.

Без проактивных действий Шелковый путь и новые механизмы мирового менеджмента, в первую очередь Азиатский инфраструктурный банк, банк БРИКС и другие развиваемые финансовые институты будут стреножены путем привнесения политической мотивации в, безусловно, необходимые нормы экологической ответственности. В сложившейся ситуации Китаю недостает свободы выбора и интеллектуальных ресурсов, поэтому он остро нуждается в активных, проактивных союзниках, в числе которых ожидаемо должна быть Россия.

Июнь‑август 2015г. Москва – Пекин – Далянь

Иллюстрации из архивов Амурского Информационного Центра и РбГ.

Оседлать Дракона